В пьесе «Соня и Митя», премьеру которой сыграли под занавес сезона в студии Любови Ермолаевой, есть подзаголовок: новая русская сказка для взрослых. На поверку сказка оказалась не такой уж «новой» – история про лису, которая попросилась к зайцу переночевать, да сама его из избушки и выгнала, насчитывает не одно столетие. И не такой уж «русской» – вечером после премьеры в теленовостях доминировал сюжет о погромах в Стокгольме: чернокожие мигранты выражали недовольство приютившей их страной, мол, зажрались шведы, недостаточно о выходцах из Африки заботятся. Сценаристка из Санкт-Петербурга Наталья Плохова лишь напомнила нам, что благими намерениями вымощена дорога в ад, рассказав историю немолодой одинокой женщины, из жалости пустившей к себе жиличку с ребенком, а после не знавшей, как от обнаглевшей гостьи избавиться.
В спектакле равное количество мужских и женских ролей – по четыре. Но все мужские роли второго плана. Более того, мальчик Андрейка (Костя Серых)  на сцене не появляется, звучит лишь его голос, дублируемый бегущей строкой. Вечно пьяный Митя-гастарбайтер изъясняется мычанием. Патологоанатом и милиционер, хоть и наделены репликами, – персонажи эпизодические. Художник Сергей Федоричев придумал им умопомрачительные костюмы – скоморох, петрушка и шут гороховый, при виде которых становится ясно: попавшей в жуткую ситуацию героине  рассчитывать не на кого. Из этой троицы хочется отметить Александра Ревву, которому досталась бессловесная роль Сониного любовника Мити. Замысловатые кульбиты, которые исполняет нетрезвый молдаванин со стройки, можно показывать как отдельный театральный аттракцион. Срывает аплодисменты и «мужчина при исполнении» – Виктор Миранчук, который  большую часть сценического времени проводит у зеркала, любуясь, как ладно сидит на нем немыслимых размеров милицейский головной убор. «Гуманист в погонах» – военный медик-патологоанатом и друг Веры – полностью соответствует авторской ремарке: занудлив и скучен. Этот персонаж, точно сыгранный  фактурным Виталием Сосоем, беспомощно переминающийся с ноги на ногу: «Жизнь не стерильна… С этим надо решительно кончать! Я завтра дежурю, но послезавтра…»  – вызывает уже не усмешку, и не досаду – брезгливое раздражение.
Женские персонажи совсем из совсем другой сказки – «Жития святых». Зовут их, как христианских великомучениц, Вера, Надежда, Любовь и мать их София. На роли старых школьных подруг режиссер пригласил  актрис, которые моложе своих героинь лет на двадцать, на целое поколение. Возможно, подобное распределение чем-то обогатило спектакль (талантливым исполнительницам все возрасты покорны), но немало и обеднило. «Молодящиеся, но возраст предпенсионный», женщины (еще одна авторская ремарка) вызывают иные эмоции, чем красотки в расцвете лет, горестно вздыхающие: «В молодости мы были такие бедные, но нас это не оскорбляло… Просто мы не знали, что это на всю жизнь».
Самая сложная задача досталась Ирине Разумовой. По-видимому, желая подчеркнуть, что Вера – неудачливая писательница, автор заставляет ее изъясняться высоким слогом. Попробуйте в дружеской  беседе за чашкой чая непринужденно произнести: «Я осталась совсем одна, и как будто наступила бесконечная осень – ни света, ни тепла…» Боюсь, подруга испугается за ваше здоровье. Режиссер пытается помочь актрисе сценическими средствами: кружатся разноцветные огоньки, звучит лирическая мелодия… Доброжелательный зритель принимает сценическую условность. Но Вера – плохой писатель не потому, что разговаривает сложноподчиненными предложениями. И не потому, что мечтает написать роман «У царя Мидаса ослиные уши». Это хороший, умный, совестливый человек, но она – раба обстоятельств. А рабы не бывают творцами.
«Фантазерка и сочинительница» Люба по прозвищу Маркиза – бесспорная удача актрисы Анастасии Токовой. Ее героине тоже достались патетические фразы, типа: «Когда родился Ванечка, и жизнь моя сразу кончилась…» Но произносит их она с легкой иронией, как бы извиняясь. От ее неловкой  застенчивой улыбки щемит сердце.  
Третью подругу, Надежду, успешную бизнес-вумен по прозвищу Чека (поскольку любимая фраза: «Я человек конкретный»), великолепно исполняет Анна Сосой – красивая, уверенная, яркая. И язык у ее героини сочный, образный, «конкретный» – чувствуется, что дама волевая, образованная, с норовом, предпочитающая, в отличие от подруг, быть хозяйкой положения.
«Женщину со стройки, чуть больше тридцати, наглую и лживую», Екатерина Романив играет вполне умело в гротесковой манере. Ее Сонька бесцеремонно вваливается в чужую квартиру, хватает без спросу вещи, выпучив глаза, взывает к милосердию («Не по-божески это, не по-русски!»), бьется в истерике, клянется ребенком, шмыгает носом, лебезит, угрожает, ворует, пьет. Типаж знакомый, к сожалению. С виду великомученица – без мужа, без образования, без жилья. На самом деле, ни в чем себе не отказывает, старается проехаться за чужой счет и обижается, когда везти не хотят. Характер раба: если с ним по-хорошему – наглеет, если с позиции силы – пресмыкается. Подобные люди безошибочно находят дураков, которых можно поработить. Поневоле задумаешься, а может, права Чека, считающая: не следует всех спасать? «И если человек так уж рвется погибнуть, надо предоставить ему эту возможность»?
У спектакля трагическая судьба: в разгар репетиций ушел из жизни режиссер Юрий Шушковский. До премьеры постановку довел Виталий Романов, имя которого в программке скромно не значится. В подобной ситуации возникает искушение подметить стилевые нестыковки и конфликт режиссерских манер. Но их нет. Это грамотно выстроенный и композиционно завершенный спектакль, в котором верно расставлены акценты, выверены мизансцены и обозначены актерские задачи. Что касается визуального ряда, то роль декораций здесь выполняет… одежда. Сцена практически пуста: четыре двери и стол. Но по ней все время движутся яркие пятна: костюмы персонажей, эффектно контрастирующие с блеклым задником. Причем поначалу это просто наряды на плечиках, возникающие то сверху, то сбоку, то в центре – фантасмагория, вызывающая вполне уместную ассоциацию с гоголевской «Шинелью».
Пьеса завершается душераздирающей сценой. Вера, снова увидев в дверях Сонькину рожу,  кричит: «Не-е-ет!» А голос мальчика, не оставляя надежды, программирует ее дальнейшую жизнь: «Вера Николаевна! До свидания! Мы еще придем!»  Однако в театре Любови  Ермолаевой есть правило: не бросать зрителя в беде. Внезапно с колосников начинают падать и раскачиваться на веревках белые шерстяные носки, из которых когда-то в студенчестве Маркиза связала немыслимой красоты костюмчик. И актеры, выходящие на поклон, оказываются в центре этого трикотажного буйства. Что это значит, я не очень понимаю. Но оскомина от пережитой истории сменяется чем-то вроде «печаль моя светла…»
P.S. К сожалению, посмотреть оба состава (Соньку в очередь играет Наталья Тыщенко, а Надежду – Алена Устинова) не удалось. Спектакль был показан в день закрытия сезона. Прошу за то прощения у почтеннейшей публики.